глаза улыбаются интересом; суженные зрачки точечно метят напротив, изучающе гладят скулы, подбираясь к глазницам. рот кривится неестеством, склонив голову набок. неподдельная заинтересованность хитрого беса кусается грозной псиной, скалится и прячется в чужих очертаниях. выманивать призывом, как любимой песней; она повтором приедается и жужжит в головном мозге, копошится личиной. не перебьется иными звуками, поверх ляжет на другие, укроет куполом, зажимая в угол. и пространство сузится до единой, до одной. и станет она правильной парадигмой. и быть ей молитвой, единственной в своем роде.
влад скажет - выходи. не прячься. влад скажет - я тебя вижу, ты тоже смотришь. влад скажет - говори, ну чего ты притих, будто не родной. влад протянет руку, любезным жестом, второй к губам, выпрашивая тишину. сосредоточенность искрится напряжением, что сейчас в воздухе нависала над головами иных. они вытаращат глаза, им уследить, как нежное девичье лицо исказится в гримасе, будто бы змеей, скидывая старую кожу. и под ней прячется - другой. он - мерзким хулиганом, лживым пророком, ребенком, утешающийся забавами. ему - веселье, страхом подпитываться. ему - путеводителем до зыбучих песков, мертвой пустыни, где приносить жертву богам на собственно-построенном алтаре. богам - себе же. дружочек ваш непрост, развлекается. обманщиком сделается, невинным прикинется, скажет, давай заключим сделку. а они поверят, им деваться некуда. уже отчаянными волками воют, доверчивыми котятами обернутся, слепо тыкаясь в ладошки. а он. а он ладони потирает, он уже примеряется к чужой шее, любопытством и беспомощностью в которой трепещется душа человеческая, как соседом и узником. нравится ему ее стенания. и она ему нравится. как игрушкой - фарфоровой куколкой. такая красивая, такая слабая, поддается ему, в руки ложится, как родная, свернётся клубочком, уже прирученная.
ты поэтому его звать отказываешься, лидия?
он прирос. клещом, что отравляет, но вытаскивать уже бесполезной процедурой, свое пустил по нутру, отравой станет.
тяжесть ляжет на ее плечи и на его тоже, рукой сожмет, пока пальцы не вопьются до синяков. она не чувствует, а он глядит, он опасается, наружу не выходит, не предстанет тенью за ней, а в ней останется, ее глазами будет наблюдать, разговаривать ее устами, жестикулировать ее руками. всей ей станет, ему показать нужно, что она его. под властью, под контролем, рабыней. одержимой. таких влад назовет - кликушами. с такими владу сталкиваться не в первой, но праздником на котором тебе преподносят подарки, ждёшь главного, приятного и желанного. и сейчас перед ним - его подарок, самый что ни на есть, ласкающий душу, силу его. она откликается огнем жарым, вскипает в венах. влад, влад. не лезь, влад.
но влад отмахивается от внутреннего голоса, он из ниоткуда нагрянет беспокойством, смутит череватого, да вот жадному любопытству не станет преградой. бесовы глаза манят, гипнотизируют и изучают. ищут и ждут, что ты им скажешь, что ты предложишь, каков ответ дашь. влад головой качнет, в отрицательном непроизнесенного вопроса. знаю, чего ты хочешь. я все знаю. вместе пойдем. поговорим чуть-чуть и пойдем от них.
- как к тебе лучше обращаться?
имя вкрадчивым шепотом, важной тайной, секрет одним на двоих будто, только перед тысячами. но он старается тише, а череватый ухмыляется, шагом назад ступает. вот значит, кто ты. вот значит, какой ты. трикстер, что покойником притворится, над дуростью чужой посмеётся, шалостью привьется. лида сама виновата, икону ту взяла, на себя, ее не просил, а она вон какая, смотри: слабая, эмоциональная. вкусная. ее тело - комнатой обустроенной, уже обжившийся. она его - дитем, которую под себя воспитывает. ей нравится, понимаешь, она просто дурачится, совсем дурная дурнушка.
сопротивляется ему. под мужским началом прогибается, под женским наказом поведется, над дитем сжалится.
уже неинтересно, правда?
илья вопрос задаёт шипящий, а лидины глаза - вспарывают ему брюхо, злобой перегрызают глотку. но владик не батюшка, своих не изгоняет, своих он прикармливает, кров даёт сиротам.
- нет, нельзя уничтожать своих. наказывать? да за что, он себя хорошо ведёт. - отказом. бес успокаивается, словно убаюкался речами, выжидающее теперь сидит прилежным, смиренным, стремлением весь. череватый защитой и личной эгидой, монотонным тоном, уверенным. не за что наказывать. он ничего не натворил. - к кому пойдем? к кому хочешь? - склоняется над лицом, а оно лишь улыбается глупо, хихикает, весело ему, губы смотри вон, покусывает. человеческие манеры уже перенял. - стесняешься? не надо стесняться.
ты забыл, влад? бесам доверять не стоит. а влад под влиянием.они обернутся тебе проблемой, если не уметь с ними работать. умеет. умеет же. посмотрите, там за спиной тени и все они - мои. под руки ласковыми льются, служить готовы. влад уверен, что и этот послужит. пойдет. он ему лучше место найдет, череватый уже знает, с кем сладится тот, с кем сдружится, кому союзником станет. тебе она понравится. и владу эта сущность тоже отчего-то нравится. заберёт ее. в обиду не даст. не позволит. обещал же.
влад ему тоже нравится.
он ощущает. тянется к нему, хватается за руки , не ее, своими через нее. оглушает, притупляя все внешние звуки и смотрит. и глядит. и внимает.
илья повышает голос, илья требует, илья давит. мы сюда приехать помогли, влад, не забывайся. только отчего же не помогли шепсы, а? или хорошо спрятался, знал, что придет, чувствовал, ждал. и только череватому себя показал. не ори, илья.
ко мне хочешь, да? вижу, что хочешь.
- я могу тебя себе забрать, в помощники.
- давай.
- договорились?
- договорились.
и ликует бес. и глаза его удовлетворением теперь ласкают, отрадой, радостью. и следует, не сопротивляясь, за руку, смиренно садясь перед, а владу на колени.
ты ослаб.
голосом в голове предупреждением, предосторожностью. в зеркале отражением - тенью. сопротивляется и кружит. будь осторожен. измотался за последние дни, выдохся. влад в себе уверен; ладонь чужую в своей сжимая, прижимаясь лбом к ней в поцелуе.
отпускай
отпускай
отпускай, говорю
сам зайдешь
сам
святой водой - договором. контрактом. делить на двоих. влад открыт, влад впускает. проходи, коль не шутишь.
теперь я - твой дом.
тело просится наизнанку вывернуться, кости нещадно ломает, дурманом опутывая, теперь другой тенью, что тянет свои клешни к вискам, в изувеченные объятия зовёт. не приглашает, нет. требует. наседает. воздух застревает в гортани и влад им давится, срываясь вывернуть свой утренний завтрак наружу. оно сильным отродьем в привычке подавить чужую волю, подмять хозяина, поменяться ролями. ты думаешь, что особенный, влад. ты забыл, что бесы - лживы? им поиграться, им поразвлечься, обманом надругаться. оскал чужеродный проявляется на лице, языком скользит по губам, предвкушая. череватый впопыхах собирает свои вещи, игнорируя вопросы, ломается около порога, повадками чужими выдаётся, сомнениями окружается, но на всё молчанием. спешно накидывая пальто.
- влад, консилиум.
- а, что, надо? - разве уже не все сделано? зачем они? бесу не нравится. владу отчего-то тоже претит. выметается вон, оставляя за порогом удивлённые лица, мимо пораженных зрителей, на перекресток, скидывая таз на самую середину.
дай
дай
дай
дай
череватый под гнетом камер возвращается, пошатываясь. выхватывает воздух в промежутках, откашливаясь. избавиться. избавиться. перед глазами смазывается дорога, машина, в которую сесть и переждать, когда разгонят чужаков. ждать, когда привезут остальных. ждать, когда соберутся в кружочек, будто они в гребенном детском саду.
а ему прятаться за спиной придется, но он крепко сдавливает горло напоминанием о себе.
ты меня защитишь.
ты обещал.
бес кривится. бес изнемогает. бесу нужно тело. и теперь смотри, куда это приведет.
слишком много на себя взял.