— Кажется, идеально, посмотри только, это же настоящий шёлк. Я давно не видела подобного качества. Мерлинова борода, где только твоя мама смогла достать такую драгоценность!
Амелия с подозрением смотрит на подругу, на то, как она возится с отрезами тканей, как выбирает то, что по ее мнению подходит Боунс. Для чего? Синий шелк переливается в руках Генри, и Амелия уже предчувствует, что подруга что-то задумала.
О, Мерлин, платье, зачем Амелии новое платье, еще и такого цвета? Она не представляет, куда его надевать. Свидания не входят в список интересов новоиспеченной заместительницы главы ДОМП, и в этот момент украдкой ведьма успевает подумать о том, что Руфус ее поздравил с должностью, а что теперь будет между ними, непонятно. Впрочем, а что вообще было? Да практически ничего, так, глупые мысли, минутная слабость, банальное желание прислониться к плечу сильного мужчины.
Глупости.
И платье это — тоже глупости.
— Слишком броский цвет, Генри, я не ношу такое, — напоминает Амелия подруге.
— Вставай, Мел, сейчас я тебе сотворю просто безумно красивое платье. Ты в нём будешь как принцесса из сказки. Здорово, правда? Пойдём потом с тобой на министерский приём в честь нового года, ты — в этом, а я, пожалуй...
Замечательно, Генри уже загорелась идеей, и даже повод нашла. Амелия морщится:
— А Невилла мы куда денем? Возьмем с собой?
Новогодние приемы в министерстве были не самым приятным бонусом, но до этого года Боунс не было до них дела: старшего аврора никто туда не звал, если там не находили труп. Министерские сотрудники могли ненавидеть друг друга лютой ненавистью, но уж точно им хватало ума не убивать соперников и врагов на подобном мероприятии, слишком уж глупо. Они предпочитали травить друг друга и атмосферу словами, впиваясь в эмоциональные проблемы друг друга, чтобы было больно до икотки. Доброты там не было ни на йоту, и люди в своем уме ни за что туда не пойдут, если нет в том никакой необходимости. Сейчас же, под действием слов Одли, до Амелии медленно доходит понимание: это конец света, но Боунс придется туда тащиться. Она распахивает глаза, смотрит на подругу:
— Я никогда не ходила в серпентарий, начинать не хочу. Ты серьезно думаешь, что мне туда следует отправиться?
Тогда придется шить платье так, чтобы не было заметно фляжки со спиртным, которая будет прикреплена к подвязке.
Мерлин, вот уж Барт удружил. И в эту минуту так легко забыть, что пару дней назад Боунс была готова сожрать уже министра магии за то, что тот все-таки выдвинул на должность главы ДОМП Урхарта.
Молода она, как же. Не всем же быть старыми пнями.
— Решено. Красиво, правда? Чёрный должен мне подойти, как думаешь?
— Восхитительно, а если взять синий шелк, то он оттенит твои прекрасные глаза, — но такая бесхитростная попытка не дает результатов, Генри уже все для себя решила, значит, у Амелии будет новое платье. Мученическое выражение лица Боунс было крайне красноречивым, но она все-таки поднимается с места, чтобы побыть манекеном для примерки, тихо ненавидя придуманные условности. Жизнь можно было сделать проще, она когда-то об этом спорила с Орестом, но бывший жених упорно хотел дотянуть Боунс до уровня супруги, которая сможет держаться за его локоть и щебетать. Что именно в Амелии навело Гиббона на мысль, что это получится, одной Моргане известно, но переделать ее под шаблон леди невозможно. Кому-то дано с этим родиться, как Генри, может, захоти он жениться на ней, в мире было бы на двоих счастливых людей больше, чего не скажешь теперь, когда в голове Амелии существует мысль, что Орест виновен в смерти родителей и брата.
— Послушай, Уильям — это Уильям. Тогда, пять лет назад, и сегодня — это один и тот же человек. Холодный, отстранённый и прямой, как пруток. Он и не ходил с пустыми руками, он принёс мне цветы — от коллектива. Это было проявление заботы всего отдела, а не только... Его.
Чем больше Генри говорит, тем выше ползет бровь Амелии. Она смотрит на подругу сверху вниз, так как та все еще сидит на полу, а сама Боунс стоит уже, готовая к примерке. Недоверие на ее лице не скрыть, она и не пытается, бесхитростные объяснения Генри не смогли бы убедить никого, уж тем более подкованную на допросах Боунс. Но что-то в эту самую минуту вспыхивает мыслью: Генри имеет право жить так, как считает нужным. Раз Амелия уже влезла в ее отношения, в тот раз это были отношения с Эдгаром, и теперь не могла точно знать, может быть, сложись все тогда лучшим образом, и Генри была бы не только подругой, но и сестрой. По хорошему, чувства Генри принадлежат только ей, и у Амелии нет никакого права сейчас допрашивать ту.
Но... дракл, это же Нотт.
Сухарь. И статуя. Ледяная причем.
— Я не влюбилась в Уильяма. Когда принимала его предложение, я руководствовалась лишь... Удобством. Я работала же в транспортном отделе, помнишь? Я немного переросла ту работу, мне захотелось попробовать себя в новом амплуа. Мне кажется, я хороший секретарь. И все мои действия — это лишь проявления моей квалификации. Если честно, я испытываю к нему некоторые... Оттенки чувств. Мне нравится он как человек и мои чувства к нему — сопереживание и сочувствие. Он одинок, его жена умерла... Это же горе.
— В день похорон он был на работе, Генри. Понимаешь, человек, у которого умерла жена, в день ее похорон был в своем кабинете. Думаешь, это делает его нормальным? И вот это «он одинок, его жена умерла» заканчивается плохо, Генри, — Амелия набирает в легкие воздуха, чтобы продолжить, и запинается. А чем заканчивается вспыхнувший заново роман с бывшим женихом? Смертью близких потому, что он Пожиратель Смерти, а Амелия дура? О том, что в конце прошлого года Орест внезапно вернулся в жизнь Боунс, она не рассказывала подруге, не хотела, не будучи уверена, как долго это продлится. Иллюзий у Амелии не было, любви в той связи не осталось совсем, да и была ли она вообще, пятнадцать лет назад? Ни в чем уже Боунс уверенной не была, а потому и не считала это чем-то серьезным, так, временное отвлечение от дракловой войны, в которой под конец она захлебывалась усталостью и безнадегой. Так было ли у Боунс право сейчас что-то говорить Генри? Нет, не благое это дело, не попытка уберечь подругу, только собственная заносчивость и тот факт, что Уильям Нотт Амелии не нравился давно, и лучше не становилось. Особенно сейчас, когда им придется по работе наверняка пересекаться. — Ладно, — отмахивается ведьма, — просто помни, что этот человек не пример романтического героя, хотя и романтические герои, порой, те еще мудаки.
Амелия подхватывает платье, каждое ее движение окрашено неохотой заниматься чем-то подобным. Хорошо скроенное, оно ложится на фигуру, скрывая недостатки, выставляя напоказ достоинства. Генри была права, цвет и ткань украшали Амелию, может, мать даже для дочери и прикупила этот отрез ткани, но это сейчас не подтвердишь, не опровергнешь. Женщина постояла перед зеркалом, отмечая, что на фоне наряда ее белая кожа выглядит немного синюшной, но если накраситься, сменить домашнюю прическу на что-то такое...
— Нет у меня настроения идти куда-то. У меня аврор под следствием. Хрень какая-то, Вэнс подозревают в убийстве Эвана Розье. Этот щенок... да не важно, все равно бред, Вэнс без суда и следствия никого не убивает, если, конечно, речь не идет о прямой угрозе ее жизни.
Амелия поворачивается к Генри, кивает:
— А что с твоим платьем?
• • • • • • • • • • • • • • • • • • • •
